Советский союз как коммунальная квартира

Мы уже неоднократно писали о советской национальной политике, которая на первый взгляд выглядит шизофренично. Да и при ближайшем рассмотрении — то же самое. Однако должно же было быть в ней рациональное зерно, не просто же так ее упорно проводили годами.

Есть одна неплохая научная статья на эту тему, из тех, что редко попадают в поле зрения широкой общественности просто потому, что много и сложно. Если человек такими темами не занимается, он там теряется и бросает чтение. Поэтому мы не будем ее приводить полностью, а перескажем для упрощения и добавим от себя, а если кому интересно — вы ее найдете.

Итак, Юрий Слезкин, "СССР как коммунальная квартира" (The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism, Slavic Review, Vol. 53, No. 2 (Summer 1994), 414—452).

Коммунальная квартира - это знакомая всем метафора общего пространства, где у каждого при этом — своя территория. Это тот результат, к которому СССР пришел к 1990м годам, когда оказалось, что общее пространство на самом деле ничье и никому не надо, а вот свои комнаты отдельные части "советского народа" буквально выпилили и растащили. Это можно называть великой трагедией, но оно было результатом архитектуры, которую определили первые руководители союза. Советский народ они построили как времянку на соплях, сами же к ней так и относились (как к временному явлению) и получили закономерный результат.

Накануне Февральской революции единственной формальной характеристикой всех подданных Российской Империи было вероисповедание, причем особенно в плане того, что русский — значит православный. Не все подданные царя и не все православные были русскими, но по негласному общему правилу все русские должны были быть православными подданными православного царя. Неправославные могли служить российскому императору, но их периодически стремились обратить в православие ("сделать русскими"). Некоторые неправославные официально именовались «инородцами», но этот термин, указывавший на генетическое отличие, обычно употреблялся в смысле «нехристианский» или «примитивный» — разные значения, но термин один.

Соответственно, когда в Российской империи произошла революция, возник вопрос — как провести национальные границы. Ведь тогда в моду вошло "право наций на самоопределение", хотя национальные окраины с такими глубокими идеями были еще не знакомы. Право есть у нации, а вот наций в те времена у малых народов еще не было. Однако был язык и территория проживания. Инородцев и православных сменила недифференцированная коллекция народов, народностей, национальностей, наций и племен, причем никто толком не знал, насколько долговечными (а значит, территориально оправданными) были различные группы. Н.Я. Марр, например, считал национальность слишком неустойчивым и сложным понятием, и изо всех сил старался добраться до «этнической первобытности». А вот Е.Ф.Карский, автор «Этнографической карты Белорусского племени», использовал «материнский язык» в качестве «исключительного признака» этнического разграничения и заключил, что белоруссоязычные литовцы должны считаться белорусами. Из тех же лингвистических соображений среднеазиатские сарты были ликвидированы как народность, различные памирские группы стали таджиками, а термин «узбек» был радикально переосмыслен на предмет включения в него всех тюркоязычных жителей Самарканда, Ташкента и Бухары. Однако одного языка явно не хватало, и в перепись 1926 года вошли две неравные категории «язык» и «национальность», из сопоставления которых следовало, что большое количество людей не говорило на своем «родном языке». То есть получалось, что русскоязычные жители Молдавии должны выучить молдавский и стать молдаванами, а в Средней Азии вообще происходил бардак, потому там нужно было не только учить «родные» языки, но и их создавать.

Так вот, национальное самоопределение в Российской империи было идеей Ленина. Прежде всего Ленина, потому что он часто вступал в споры даже со своими ближайшими соратниками по поводу того, как оно должно проходить. Многим коммунистам все это казалось странным. Разве нации не распадаются на классы? Разве интересы пролетариата не превыше интересов национальной буржуазии? Разве пролетариям всех стран не пора соединяться? И разве трудящимся молодой советской республики не следует соединяться с особым рвением? Весной 1918 года М.И. Лацис напал на «абсурд федерализма» и предупредил, что «плодить республики» для таких «неразвитых народностей» как татары и белорусы является делом «более чем опасным». Зимой 1919 года А.А. Иоффе предостерег против растущих национальных аппетитов и призвал «положить конец сепаратизму «буферных» республик». Весной 1919 года на VIII съезде партии Н.И. Бухарин и Г.Л. Пятаков объявили войну лозунгу национального самоопределения и вытекавшему из него главенству национального принципа над классовым. Но Ленину эти выступления были параллельны, у него было свое видение.

Похоже, что видение это сильно напоминало «систему Ильминского», сформулированную в Казани в дни ленинской юности. «Только родной язык, — утверждал Н.И.Ильминский, — может подлинно, а не поверхностно направить народ по пути христианства». Только родной язык, писал уже Сталин в 1913 году, может сделать возможным «полное развитие духовных дарований татарского или еврейского рабочего». А сам Ленин воспринимал нации как неизбежное зло: «Если мы скажем, что не признаем никакой финляндской нации, а только трудящиеся массы, — это будет пустяковеннейшей вещью. Не признавать того, что есть — нельзя: оно само заставит себя признать». Сравнение большевизма с христианством уже порядком избитое, но практически наличие наций в представлении Ленина заставляло его вести среди этих наций миссионерскую работу по обращению к классовому сознанию и развивать для этого национальные языки.

«Перестроив капитализм в социализм, — писал Ленин, — пролетариат создает возможность полного устранения национального гнета; эта возможность превратится в действительность «только» — «только!» — при полном проведении демократии во всех областях, вплоть до определения границ государства сообразно «симпатиям» населения. вплоть до полной свободы отделения. На этой базе, в свою очередь, разовьется практически абсолютное устранение малейших национальных трений, малейшего национального недоверия, создается ускоренное сближение и слияние наций, которое завершится отмиранием государства».

А это вам ничего не напоминает? Из современности, например. Сейчас в приличном обществе принято смеяться над левацкой молодежью, которая печет новые гендеры как горячие пирожки в промышленных масштабах. Российские коммунисты говорят, что это-де неправильные левые, мы не такие, мы за настоящий марксизм-ленинизм. Но это и есть настоящий ленинизм — абсолютная толерантность. Абсолютная демократия, признание всех, но здесь уже национальных, различий для устранения малейших трений демократическим путем — мир, дружба и жвачка. Первые декреты большевистского правительства называли победоносные массы «народами» и «нациями», наделяли их «правами», провозглашали их равенство, гарантировали их суверенитет посредством этнотерриториальной федерации и права на отделение, поощряли «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп» и торжественно обещали уважать национальные верования, обычаи и институты.

И это сходство шло куда дальше. Ведь это не современные левые ввели деление на угнетателей и угнетенных, где «стрелочка не поворачивается». Ленин считал, что бывшие угнетатели должны завоевать доверие бывших угнетенных: «Башкиры имеют недоверие к великороссам, потому что великороссы более культурны и использовали свою культурность (вот ведь нехорошие люди), чтобы башкир грабить. Поэтому в этих глухих местах имя великоросса для башкир значит «угнетатель», «мошенник». Надо с этим считаться, надо с этим бороться. Но ведь это — длительная вещь. Ведь этого никаким декретом не устранишь. В этом мы должны быть более осторожны. Осторожность особенно нужна со стороны такой нации, как великорусская, которая вызвала к себе во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научились это исправлять, да и то плохо». По мнению Ленина «угнетенные нации» являлись пролетариями по отношению к более «культурным» нациям. При империализме колониальные народы превратились во всемирный эквивалент рабочего класса. В условиях диктатуры (русского) пролетариата они будут объектом особой заботы до тех пор, пока экономические и психологические раны колониализма не будут залечены. А пока этого не произошло, нации будут равны классам: азербайджанец/киргиз/туркмен это пролетарий по факту, хоть бы и заводов он никогда в жизни не видел.

Это поразительно, конечно, как культурный Ленин показательно стыдился своей великоросской культурности. Но стыдился именно показательно. Потому что в глубине его идеи лежало доминирование содержания над формой. Национальная культура — это форма, исторически обусловленная, но временная, а вот классовое содержание — вечно и базово. И прийти к этому классовому содержанию, по его мнению, нужно было через максимальное разнообразие форм, что покажет их несостоятельность. «Насаждая национальную культуру» и создавая национальные территории, национальные школы, национальные языки и национальные кадры, большевики намеревались преодолеть национальное недоверие и обратиться к национальной аудитории. «Мы идем вам на помощь при ваших условиях развить свой бурятский, вотский и т.п. язык и культуру, ибо таким путем вы скорее приобщитесь к общечеловеческой культуре, к революции, к коммунизму». Эту идею он последовательно отстаивал до самой смерти, и также он отстаивал «угнетательское» положение русского народа вплоть до того, что называл грузин Сталина и Орджоникидзе — обрусевшими нацменами, которые «всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Даже сталинский план «автономизации», который предполагал централизацию «во всем основном», но признавал очевидным, что такие неосновные вещи, как язык и культура, должны находиться в ведении «действительной внутренней автономии республик», казался ему шовинистским.

Единственное, в чем большевисткое руководство было единым в национальном вопросе — так это в том, что русским нация не положена. Русские могли быть полноправными национальными меньшинствами на землях, приписанных другим национальностям, но в самой России у них не было национальных прав и национальных привилегий (потому что они злоупотребляли ими при старом режиме). Этнические квоты в национальных регионах являлись зеркальным отражением классовых квот в России. Русский мог получить предпочтение как пролетарий; нерусский получал предпочтение как нерусский. «Удмурт» и «узбек» были значимыми понятиями, потому что они замещали класс; «русский» был пустой категорией, если он не обозначал источник великодержавного шовинизма. Просто калька с современного воукизма, теории социального угнетения, где черная одноногая лесбиянка выше белой одноногой лесбиянки, потому что она еще и черная, а белая своими привилегиями злоупотребляла при старом режиме.

Русские были не единственной «ненацией» Советского Союза. Советские тоже не были нацией (квартира равнялась сумме комнат). Это тем более замечательно, что после марта 1925 года граждане СССР строили социализм «в одной, отдельно взятой стране» — стране с централизованным государством, командной экономикой, определенной территорией и монолитной партией. Кое-кто (из великодержавных шовинистов) отождествлял эту страну с Россией, но с точки зрения генеральной линии партии у СССР не было национальной идентичности, национальной культуры и официального языка. Советский Союз, как и Россия, представлял собой чистое социалистическое содержание, лишенное национальной формы — и это именно то, к чему Ленин стремился в перспективе, после ликвидации многонационального зоопарка в результате подъема классового сознания. Но получилось наоборот.

Таким образом, старик был тяжело болен. Болен отнюдь не сифилисом, как многие сейчас пишут, а своими идеями, которые как в зеркале отражают современный западный феминизм-мультикультурализм, просто набор угнетенных меньшинств был немного другим, хотя абьюзеры примерно те же - белые, цисгендерные, христианские, но исключительно русские мужчины. А в следующих сериях "Коммунальной квартиры" мы расскажем подробнее об обитателях этого коливинга.

Вся серия:

Советский союз как коммунальная квартира

Коммунальная квартира: протоказахи на пути к независимости

Коммунальная квартира: сотворение Казахстана

Коммунальная квартира: мы делили Фергану, много нас - она одна

Коммунальная квартира: прибалтийские воры

Коммунальная квартира: Вавилонская башня